В один из проливных дней холодного августа 2009-го года Москва прощалась с Александром Исаевичем Солженицыным.
Мы открываем для себя писателя, знакомимся с его творчеством, а дальше — как получится. Кто-то никогда не вернется к его книгам. А другой в течение всей жизни листает ставшие дорогими страницы, ищет ответа на вопросы, которые не устаёт ставить перед нами жизнь, как бы советуется с автором, который стал ему духовно близким человеком. Порой мы даже сверяем свои поступки с поступками его героев.
Трудное и страшное время, наступившее после распада Советского Союза, не раз вызывало в моей памяти образ лагерного старика, который поражает воображение Ивана Денисовича. В страшных условиях, когда многие крепкие даже люди сдавались, опускались и плыли по воле волн, теряя человеческий облик, старик в грязном столовом бараке стелет на заплесканный вонючей похлебкой стол чистую тряпочку и сидит, не сгибаясь, высоко носит ложку ко рту. И уже нет такой силы в мире, которая заставила бы его согнуться.
Цветаева сказала: «Мой Пушкин».
Мой Солженицын — это «Новый мир» с «Иваном Денисовичем», который в юности давали почитать на одну ночь, а под утро — отчаяние, потому что никто в те времена ещё ничего не объяснял и даже вслух не говорил на подобные темы.
Это — перестроечная подписка на Его собрание сочинений — успели получить три тома, а потом — развал страны и гражданская война в Таджикистане, где мы жили в ту пору.
Это — один из самых, может быть, незабываемых телефонных звонков в моей жизни. Вот так запросто в трубке редакционного телефона: «Марина Георгиевна? Здравствуйте. Это говорит Солженицын…»
Ну, что тут скажешь, что ответишь, если у тебя почти столбняк? В девяностые годы я много занималась проблемами русских людей, которые вынуждены были оставить свои дома и бежать из Таджикистана и других республик Средней Азии в Россию. Одна из объёмных статей на эту тему была опубликована в «Общей газете» Егора Яковлева и попала на стол к Александру Исаевичу, недавно вернувшемуся после изгнания на родину. Ельцинский режим, когда всё — на продажу, обнищавший народ, беженцы, война в Чечне — вот чем встретила писателя Россия. Как помочь, что сделать, «Как обустроить Россию?» Со многими людьми встречался в то время Александр Исаевич. Его рабочий день в офисе в Козицком переулке был расписан по часам и минутам. Вот и мне досталась часть драгоценного времени.
Не могла представить, как, о чем буду разговаривать с самим Солженицыным в его кабинете. Но вот он вошел, высокий, улыбающийся, и через минуту мы беседовали, как давно знакомые люди. А как он обрадовался письмам из Таджикистана, которые я захватила с собой! Расспрашивал подробно и о таджикистанских событиях, и о жизни нашей семьи, тут же откликался по ходу рассказа, сопереживал, делал себе какие—то пометки…Достал ту самую статью, прошлись по ней, что—то уточнили, дополнили. Пили чай, я набралась храбрости и спросила насчёт интервью для нашего журнала. Он улыбнулся: « Я — писатель и предпочитаю обо всём говорить сам». И — чтобы не обидеть, видимо, — а покажите, пожалуйста, ваши вопросы. А тут — и Черноморский флот, и Чечня, и беженцы… В общем, жизнь, как она есть. Он и говорит: «Что ж, вопросы правильные, хорошие. Я постоянно об этом думаю».
Говорили о многом, и полтора часа пролетели незаметно. И вот уже прощаться, уже уходить, а столько ещё сказать и спросить хочется… И вдруг Александр Исаевич говорит:
«У меня такое чувство, что мы с вами разговариваем не в последний раз».
Прошли годы. Много было тяжелого, страшного, но Россия всё-таки не сошла с орбиты, не пала на колени. Хотя культура наша, конечно, в плачевном состоянии. Не слышно и поэтов с писателями, да у них , настоящих, собственно говоря, нет и возможности донести свои мысли до народа — для этого нужны деньги. Изредка видели мы на экране телевизора Солженицына : вот он отказался от ельцинского ордена; вот промелькнул сокуровский фильм о писателе — промелькнул и исчез, чтобы повториться только в траурные дни прощания с ним… Вот президент Путин приезжает в Троице-Лыково, чтобы вручить уже очень больному писателю награду Родины…
Я вспоминаю наш последний телефонный разговор. Было так, что у мужа открывалась выставка, а у меня вышла книга, и я рискнула напомнить о себе Александру Исаевичу, отправив ему приглашение. Просто хотелось сказать, что не сдаёмся, не сидим, сложа руки. Я, помню, ещё и письмо ему написала, прямо как родственнику: и о сыне, и о маме, и о тревогах своих. Отправила, и тут меня обожгло: человек так болен, а тут я — ну кто я ему?.. Но дело было сделано.
Выставку открыли, книгу представили — надо сказать, что после длительного вынужденного молчания это было для нас событие — а на следующий день утром в трубке незабываемый уже никогда голос: « Как прошло?.. Как живете?.. Время плохое, страшное. Надо держаться, пусть даже сейчас тёмных сил больше, чем светлых. Живите. Храни вас Бог».
Я записала этот разговор почти дословно. Понимала, видимо, что последний. Сопротивлялась этой мысли, а в горле стоял ком. Горько, очень горько мне и сегодня. Потому что пока живы такие люди, пока живут среди нас такие писатели и мыслители, как Александр Исаевич Солженицын, жива и надежда: кажется, случись что, скажут они своё мудрое весомое слово, найдут выход, поднимут и поддержат народ. В общем, надежда и опора. И не так страшно жить. И жить с гордостью, потому что это — наши современники, и фигура Солженицына — одна из немногих гигантских фигур в русской литературе, которые возвышаются над кровавыми просторами только что ушедшего ХХ века, века невиданных испытаний, выпавших на долю России. И его судьба — это судьба страны.
А что касается надежды… После прощания с писателем мы вышли, убитые, из траурного зала. Бывают в жизни минуты, когда кажется — всё кончено. И тут подошел паренек — студент, разговорились. Знает, читал, ценит, глубоко уважает… Нам, говорит, повезло: мы жили в эпоху Солженицына…
Кому-то было дано сразу оценить и понять значение творчества и личности писателя и для России, и для всего мира. Другие — недопоняли, недослышали… Не пришли проститься. Так часто бывает в жизни.
Помните — «Матренин двор»?
«…Все мы жили рядом с ней и не поняли, что есть она тот самый праведник, без которого, по пословице, не стоит село.
Ни город.
Ни вся земля наша.»