Мы с Таней идем в садик. В нашем азиатском городе почти не бывает ветра, и хмурое небо декабря безжизненно провисло между горами. Мысли какие-то скучные, обрывистые, невысокие, я бы сказала, мысли. Неужели будет снег?
Этого еще не хватало, в домах и так собачий холод. Таня из всего выросла, а на что купить теплую одежду? Чтобы что-то купить, надо что-нибудь продать. Видела на рынке Сусанну, она продавала последний материн сервиз. Таджик подошел, такой приличный, приценивается, а она как закричит, волосы длинные растрепались, глаза безумные — ну, ведьма. Я и окликать не стала, побоялась, с ней все равно никто ничего сделать не может. Пока не убьют. Ненавидит она местных, кричит:
— «Мы им тут все построили, выучили, а они…»
В общем, плохо ей.
Мне тоже плохо. Я не живу, а функционирую, впрочем, как весь наш город, брошенный на произвол судьбы. Но память жива, и в связи с этим у меня появились новые привычки. Например, я стараюсь не ходить мимо домов, в которых жили покинувшие наш город навсегда друзья и знакомые. Вместо палисадника с вишней под окном — голая глиняная топтушка, замусоренная и загаженная.А занавески на окнах иногда все те же. Это многие так делают, чтобы незаметно было, что квартира пустая, пока не вселится в нее покупатель откуда-нибудь из Кули-боло. Или просто захватит бандит, привезёт своих родственников — вот и весь закон на сегодняшний день.
Я ищу обходные пути, но это довольно сложная задача, потому что друзей и знакомых было много, очень много. С кем учились — в школе, потом в университете, с кем работали, с кем дружили, к кому в гости ходили… Эх, да лучше не вспоминать. А тут еще Таня подливает масла в огонь:
— Мам, а твоя Маша уехала?
— Уехала.
— А наш Володя уехал?
— Уехал, Танечка.
— А дедушка тоже уехал?
У меня комок в горле. Прошлой осенью «газик» с геологами, завершавшими здесь работу, рухнул в пропасть. Среди них был отец. Что доставали, как хоронили — я помню плохо. Начиналась война, русское кладбище обстреливалось, я упала в арык, сломала ногу…
Завидев знакомый садиковский забор, Таня забывает о нашем разговоре и сама бежит к калитке. Пока она бежит, я должна включиться в окружающую действительность. Хлопает входная дверь.
В «предбаннике» холодно. Плитка полов потрескалась и давно не мыта. Я отдаю Тане мешок с тапочками и пакетик с куском лепешки. Хлебное довольствие в садике не предусмотрено, дети приносят хлеб с собой. Кто может, конечно. Многие едят только то, что дают в садике.
Таня убегает в группу, и я слышу, как она что-то кричит — уже по-таджикски. Как всегда в такой момент, мне хочется скорее уйти. Но из-за двери выглядывает молоденькая Танина воспитательница Рано:
— Ой, а вас заведующая ждет!
В кабинете шторы — красные розы с золотом. Считается, что должно быть «богато». За столом толстая, важная такая таджичка. Она явно хочет о чем-то поговорить, но не знает, как приступить к делу.
— Ви только не обижайтесь, — все еще не сообразит, как же подступиться, — я хочу вам предложить работу…
Что такое, опять ступор. Колышется яркое платье под расписной мохеровой кофтой.
… — прачкой в садике, — наконец, выпаливает она, — но ви только не обижайтесь, ви не будете прачкой…
Постепенно ситуация проясняется. Оформленный прачкой человек будет принимать и выдавать гуманитарную помощь. Учитывать, распределять, составлять отчеты. И, конечно, отвечать за это. Э, ладно, с отчетами она и сама бы кое-как справилась, не зря в институте пять лет училась. Но тут такое условие: эта помощь не выдается в руки начальнику, который своей властью может закрыть любой рот. Кому хочешь, любому работнику — только не начальнику. Честный или вор, обижаешься или нет — такое условие. Да и человек нужен грамотный…
Она еще спрашивает! При нашей жизни любая подработка — счастье!
И вот, как когда-то в свой институт, я прихожу по утрам на работу в садик.
Рядом с кабинетом заведующей мне освободили комнату. Два окна наглухо заложили кирпичом, дверь изнутри укрепили оцинкованным железом, врезали два замка. Голодный город, голодная республика, а голод может толкнуть к чему угодно. К любому непредсказуемому действию.
Специальная комиссия из гуманитарных служб приняла это помещение. Я подписала вместе с ними акт и получила ключи — единственные. Честно скажу, был во всем этом какой-то холодящий интерес… Как будто читаешь в «Иностранке» роман не о нашей жизни. А назавтра на работе разговоры только об этом — кто достал журнал, кто не достал, кому на ночь дали почитать… Дорого бы я отдала за то, чтобы всё происходящее сейчас было не с нами.
До последнего дня мы так и не узнали, что и в каком количестве будут привозить. Повариха тетя Клара, которую все звали Клавой, все поила голодных детей чаем, все уговаривала, что-то такое обещала…
Наконец, в назначенный день подъехала машина. Она опять привезла комиссию, но и долгожданные продукты тоже. И я приняла под отчет красивые мешки с рисом, красивые фляги с маслом, красивые пакеты сухого молока. Отдельным документом почему-то проходил сахар. Для города, который медленно умирал от голода и холода, это было — нет, не скажу, что это было, потому что не знаю таких слов.
Дальше все пошло своим чередом. Повара — немка тетя Клава и ее двоюродная сестра — получали вечером норму продуктов на следующий день. Молоко, масло, рис. Рис, масло, молоко. Крути, как хочешь. И вот стряпня тети Клавы состояла из этих трех неизменных компонентов. Это был завтрак, обед и ужин для детей. Пустой суп, сваренный на растительном масле, а заправленный виноградными листьями из садика во дворе. Поплачет тетя Клава и опять подаст суп на первое, рисовую кашу на второе. Таня подбирала на улице редкие обертки от «Марсов» и «Сникерсов», я била ее по рукам, и мы вместе плакали.
Приближался Новый год, третий в самостоятельной и независимой жизни республики. Володя, который пытался устроиться в Питере, прислал нам с оказией царские подарки. В глазах подружек Таня была просто Крезом — у нее был шоколадный Дед Мороз! А я приглашала гостей на бульонные кубики, чай «Пиквик» в пакетиках и галетное печенье. У Сергея были сигареты и кофе. Съесть все это самим, закрывшись дома, как-то не приходило в голову.
Помимо всего этого богатства у нас были две нераспечатанные коробки с шоколадными батончиками.
В городских магазинах, несмотря на праздник, ничего этого не было. Потому что город находился, можно сказать, в блокаде. Поезда не ходили . Соседняя, такая же вновь образовавшаяся страна, не хотела пускать на свою территорию наркотики, да и набиравшая обороты гражданская война в нашей республике, конечно, сделала свое дело: границы закрылись. Тупик — он во всех смыслах тупик. Самолеты стали транспортом для избранных, для богатых. А Витьку-Чичу нашли в его пустой однокомнатной квартирке умершим от голода…
Вот такой наступал Новый год. В детском саду, конечно, подарков нет. Какие подарки!..
Я пришла к Таниной воспитательнице и говорю:
— Рано, вот коробки. Здесь двадцать четыре «сникерса» и столько же «марсов». Я могу их отдать для детей.
Ее черные глаза округляются:
— Как отдать?..
Она берет себя в руки и говорит:
— А я их продам! Деньги-то у всех есть, а купить нечего. Каждый родитель согласится заплатить за это!
Помолчав, добавляет:
— Я и сама куплю.
В канун Нового года все-таки решили устроить по старой памяти утренник. Сценария, конечно, никакого, да и работников в саду — раз, два и обчелся, а «реквизита» — и того меньше. Нашлась потрепанная шуба для Деда Мороза и лохмотья для Бабы Яги. Нарядили старую пластмассовую елку, собрали в зале детей…
Я, Баба Яга, говорю им:
— А-а, детки! Снега у вас нет? Нет! Подарков у вас нет? Нет! Вот и Новый год к вам не придет!
Тут мы, доморощенные артисты, переборщили. Дети ведь готовились к елке, кто стихи выучил, кто зайчиком нарядился. И каждый ждет чего-то необыкновенного. Ведь все говорят, что праздник этот — волшебный. А тут глянули в окно — снега и вправду нет, его тут почти никогда и не бывает. Значит, что — права злая Баба Яга ?.. И тут такой рев поднялся…
Запыхавшись, вбегает Светка в красной шубе с кривой белой накладной бородой и сходу грозит в мою сторону:
— Ах, ты, такая-сякая, негодная! Я вот тебе покажу, как у детей праздник отнимать! Детки! Будут вам подарки, не ревите…
А на самом деле — ну как соорудить подарок из одного шоколадного батончика? Детей много, по два не хватает на человека.
Но мы говорим:
— Сейчас вы пообедаете. А подарки будут ждать вас под подушками в кроватях.
Праздничный обед — суп на растительном масле, рис, сухое молоко, разведенное в воде. А потом… кому — «сникерс», кому — «марс». А кому-то в городе совсем ничего. Потому что свобода республики — самый лучший и дорогой подарок.